Локьё с хрустом сжал пальцы, и сердце моё дёрнулось в попытке свернуться в трубочку.
Почему же такое происходит из-за стихов? Я понимал уже, что структурированная речь — штука опасная, Симелин объяснил мне это прекрасно. Но…
Хорошо, что Энрек не видит, как взбешен его отец. С Котом мы пару раз говорили о Рогарде, кажется, испытывая схожий интерес к запретной философии Юга.
Шумно вздохнул Симелин. И у него были с Рогардом свои счёты. Чего он хотел от него добиться? Узнать, куда уходят и почему не возвращаются?
— А хоть кто-то вернулся? — спросил Лес.
Вошёл Элиер. Вскользнул, просочился. Над его головой парил медицинский шар-зонд с нейростимулятором.
Он коснулся шеи Локьё меддиагностом, и вот его-то Симелин не заметил в упор. Домато вызвал медика, обычное дело.
— Возвращались, конечно, — Локьё тоже делал вид, что не замечает суеты Элиера вокруг своей тушки. — Пара десятков таких вернувшихся захватила три малозаселённых планеты на окраинах Юга. Остальные пропали. По косвенным данным мы можем судить, что… — Он поднял на меня глаза. — Я не знаю, зачем тебе это, хаго. Но, если ты хочешь знать — знай!
Элиер предостерегающе дотронулся до руки эрцога. Тот нахмурился и сделал несколько медленных выдохов-вдохов.
И повторил, отстранившись:
— Знай. После второго реомоложения в сознании открывается брешь, бездна. Тебя начинает затягивать в самого себя. И очень хочется шагнуть и выяснить, что же там, внутри? Кажется, что именно так ты обретёшь некое мистическое прозрение, пройдёшь себя вглубь. Ты делаешь шаг и действительно уходишь. Я помню это чувство. Но я из тех, кто шагнуть не решился.
— Его испытывают все реомоложенные? — осторожно уточнил я.
— Нет, — качнул головой эрцог. — Да и те, кому удаётся вернуться, не желают потом рассказывать, что в этой бездне. Их очень мало, вернувшихся. Я был молод, когда зародились легенды об Уходящих. О том, что у этой дороги есть цель, что преодолевшие её встречаются друг с другом на окраинах бытия. Я и сам верил тогда в «торжество духа над глупым телесным». Вся история того времени вымощена слащавыми легендами о величии решившихся сделать шаг. Но позже реальность расставила всё по местам. Прозрение оказалось химерой, очередным коварным обманом. Но Эвгерет… Мне не пришло в голову поговорить с ним об этом. Это было слишком редким, слишком…
Эрцог покачал головой, и черты его омертвели.
Он не мог признаться себе, что просто не сумел быть отцом тогда, когда это больше всего требовалось его сыну. Он был занят делами, интригами и просто не досмотрел. Дети умнейших отцов часто оступаются на самом простом.
Я ощутил стыд. Симелин, конечно, мерзавец, его бы я с удовольствием помучил такими садистскими разговорами, но не Локьё.
Эрцог был честен со мной так, как умел. Наши миры стояли на пороге войны. Мерис был прав, ему надо было арестовать меня, а не покрываться холодным потом, рассказывая о смерти единственного сына.
Наверное, в Содружестве эта тема табуирована, раз Леса не просветили досужие местные идиоты.
— Я не просто так спрашиваю. — Да, я устал играть втёмную, выуживая необходимые знания. Не моё это было. Мне было жаль эрцога, потерявшего сына. Пришлось признаться: — Я ещё раз виделся с Эберхардом.
Локьё кивнул, разведка доложила ему. Как и о том, что часть разговора подслушать не удалось.
Симелин тоже уставился на меня, и я прочёл в его глазах интерес.
— Парень сказал, что лендслер шагнул и исчез. Точно так же, как ты это сейчас описывал. Парень стоял близко и утверждает, что ощутил бы, будь это маскировка. Получается, что Колин тоже ушёл. Я подозреваю, что он понимал, как это делается и, возможно, сумеет вернуться. Если можешь, расскажи мне подробней? Ты же искал сына? Видел других вернувшихся? Лендслер нам очень сейчас нужен. Расскажи мне, как? Как они возвращаются?
Лес даже жевать перестал.
Под разговор он зачистил полвазочки конфет, но тут и его пробило на любопытство. И Симелин тоже выглядел ожившим и заинтересованным. Только Домато дремал с открытыми глазами.
Локьё потёр лоб:
— Это бессмысленно, хаго. Семьдесят шесть лет назад наша разведка, и моя, и Эрзо, тогдашнего главы Дома Аметиста… Мы перевернули весь Юг.
— И что? Совсем ничего?
— Мы пришли к нерадостным выводам. Вернувшиеся могут оказаться где угодно. Иногда — в том же самом месте, откуда якобы ушли. Иногда нет. При выходе их психическое состояние сродни помешательству. Многие гибнут, не в состоянии понять, где они и кто. Но если кризис преодолён, общаться с близкими они тоже чаще всего не хотят. Их психика приобретает иные измерения. Проследить их перемещения сложно. Похоже, они обретают способность как-то воздействовать на сознание окружающих. Оставаться вне зоны нашего восприятия. Если это и были люди — то уже какие-то совершенно иные. Другая ступень развития. Учти, хаго. Если даже мы вернём лендслера, не факт, что он заговорит с нами. Уход — это то, что делает наших детей чужими. А этот выродок, Рогард, так поэтизировал весь процесс, что мы до сих пор не можем отвадить мальчишек от его поганых книг!
Локьё прикрыл глаза и замолчал.
— А Рогарда замучили ваши люди, лорд Симелин? — спросил любопытный Лес.
— Он не выдержал расспросов, — отрезал зелёный эрцог вместо того, чтобы сказать мальчишке «заткнись». — Но не думаю, что с ним обращались излишне бережно.
— А в Империи? — снова влез пацан.
— В Империи Рогарда запретили на раз, — нахмурился Локьё, не поднимая ресниц. — И уничтожили всю его поганую писанину. Но и сама проблема не встала там таким уж острым ребром. Имперские мозги не так экзальтированны. Твоему Колину перевалило за 160, я не ожидал от него этого мальчишества столетних. Не понимаю, почему он решился? Домато намекал мне… — эрцог моргнул и его мутно-опаловые зрачки сузились от внезапного света.
Я покосился на доктора. Слышал ли он нас вообще? Он был так неимоверно стар.
На вид.
Лес фыркнул. Читать мысли по выражению лица и движению глаз для него и раньше не было алайской грамотой.
— Колин тоже по-своему видит варианты событий, — решился я. Раз уж начал играть в откровенность… — Наверное, наш вариант, несмотря на весь его ужас, самый лучший из возможных. И выход у нас есть. Он знал о нём. И полагает, что в нужный момент мы сумеем его вытащить.
Домато вдруг улыбнулся мне, и я вздрогнул.
Мне надо было сказать Локьё всё, до конца. Но я не мог. Я клялся, давал слово…
Реальность в каюте словно бы стала тугой, неподатливой. Мы завязли в ней как в остывающем стекле.
Ещё чуть-чуть — и будет поздно. Время сгущалось и останавливалось. Скоро его можно будет только разбить.
Я понимал, что именно надо сказать, но только беспомощно бился в сетях переполнявших меня мыслей:
— Эрцог, нам нужно вернуть лендслера. Куда они уходят? Есть же хоть какая-то версия?
— Мир — не больше, чем игра сознания, — сухо пожал плечами Локьё. — Химера установленных точек отсчёта. И достаточно сдвинуть точки отсчёта, чтобы очутиться Беспамятные знают где. Наверное, когда-то мы сделаем это обыденным и безопасным. Но сейчас такая попытка — сродни прыжку в пропасть. Такими же когда-то были наши первые прыжки в зону Метью. Корабли набирали сверхсветовую скорость и проваливались в никуда.
— На то она и живая жизнь во всём её многообразии, — пробормотал эрцог Симелин Эргот, и в лице его я вдруг ощутил что-то возвышенное и величественное. — Ты предлагаешь, Аний, поискать его там? В зонах Метью, куда проваливаются корабли? Погрузиться в небытие сознанием прямо во время прыжка?
Я посмотрел на Симелина с сомнением.
А смог бы он сделать то, что предложил? Искать сознанием в зонах Метью? Неужели он не такой уж трус, и его сердце не окончательно затянуло жирной слизью?
— Не обольщайся, — поморщился Локьё. — Решиться искать, не значит найти. Ну, выберем мы героически погибнуть? И что?
— Нам так или иначе нечего противопоставить би-пространственным генераторам, — Симелин говорил устало, высокомерие слезло с него, как гелевая маска с разоблачённого разведчика. — Алайцы сметут наш флот и получат доступ к обитаемым планетам. Даже если мы сумеем что-то затянуть, кого-то подкупить — конец неизбежен. Алайские мародёры хлынут на избалованные мирной жизнью планеты. Мы просто захлебнёмся в крови.